Великий шансонье - Александр Вертинский
Где родился Александр Николаевич Вертинский? Удивительно, что так мало известно о таком талантливом человеке и выдающемся артисте.
Вот что написано в Большом Советском Энциклопедическом Словаре 1990-го года издания: «Вертинский Александр Николаевич (1889 – 1957), русский, советский артист эстрады. Выступал с 1915 года (с 1919 за рубежом), с 1943 года в СССР. Его изысканно-интимная манера исполнения отличалась разнообразием интонаций, выразительностью жестов. Автор музыки и текстов ряда песен. Снимался в кино. Государственная Сталинская премия СССР (1951 г.)». И все…
Немного…
Не указан даже город, в котором родился Александр Николаевич. К большому удивлению, в аналогичном украинском издании вообще нет статьи о Вертинском...
А между тем:
Александр Николаевич Вертинский появился на свет 19 марта 1889 года в Киеве, напротив Золотоворотского садика, в доме № 43 по улице Короленко, бывшей Большой Владимирской. Обстоятельства его рождения были печальными. Отец мальчика - Николай Петрович Вертинский, известный в городе адвокат и журналист, не мог оформить брак с любимой женщиной, подарившей ему сына. Мать Евгения Степановна Сколацкая происходила из дворянской семьи.
Она не состояла в официальном браке с отцом Вертинского, поскольку первая жена Николая Петровича ни за что не хотела дать мужу развод, он был вынужден усыновить своих собственных детей, рожденных в гражданском браке - старшую дочь Надежду и сына Александра.
Когда Саше исполнилось всего три года, умерла его мать.
Первое детское воспоминание Вертинского — о смерти матери...
Трехлетний Саша сидит на горшке и выковыривает глаза у плюшевого медвежонка. Горничная Лизка отрывает мальчика от увлекательного занятия: «Вставай, твоя мама умерла!»
Мать лежит в серебристом гробу на столе, тело ее скрывают цветы, у изголовья стоят серебряные подсвечники и маленькая табуретка. В руке Саша сжимает шоколадку, он бросается к матери, чтобы угостить. Но мать не раскрывает рта…
Дети остались с отцом, заболевшим чахоткой после смерти горячо любимой женщины...
Спустя два года Николай Петрович тоже скончается...
Однажды ранней весной его нашли без чувств на могиле супруги. Оправиться от болезни он уже не смог. Когда кровь хлынула горлом, рядом с ним была только десятилетняя дочь Надя, не знавшая, как помочь. Обессиленный отец упал на подушку и захлебнулся кровью.
Вертинского и его старшую сестру Надю взяли на воспитание тетки со стороны матери, причем дети оказались в разных семьях. Старшая сестра матери забрала Надю к себе в Ковно.
Саша остался жить в Киеве с младшей сестрой матери, которая уверила мальчика в том, что его сестра тоже умерла. То же самое было сказано Наде о брате.
Спустя годы Александр случайно обнаружит упоминание о Н. Н. Вертинской в журнале «Театр и искусство», напишет ей, и выяснится, что это его сестра. Встретились брат и сестра уже взрослыми...
Во время Первой мировой Вертинскому сообщат, что Надя покончила с собой. Позже он выяснит, что Надежда Николаевна живет в Ленинграде…
Наверно, недостаток внимания и любви привел к тому, что мальчик очень плохо учился. Гимназические годы Александр провел в 1-й императорской Александрийской гимназии — откуда был исключен со второго класса по причине плохой учебы и за дурное поведение. Дело в том, что этой гимназии обучались в основном чада состоятельных родителей и по решению педагогического совета его перевели в гимназию «попроще»,– в 4-ю Киевскую классическую гимназию, но и оттуда по причине неуспеваемости он был исключен. Дальнейшее образование пришлось получать на улице...
Отсутствие ласки и заботы заставляло Сашу искать утешение в книгах, и скоро он понимает, что творчество — способ создать свой мир, в котором можно жить так, как не удается в действительности...
Вертинский делает первые робкие литературные шаги, и достаточно успешно — газета «Киевские ведомости» печатает его рассказы. Кроме того, он увлекся театром и музыкой, брал уроки сценического мастерства, стал статистом киевского Соловецкого театра, пишет рецензии и рассказы для газет. Юноша постепенно попал в богемные круги Киева, в которых он, впрочем, не любил рассказывать о том, что в поисках куска хлеба ему приходится хвататься за любую работу — грузить арбузы или продавать газеты...
Развитие и творческой стиль Александра Вертинского начали складываться в киевском литературном собрании Софьи Николаевны Зелинской. В ее доме собирались многие интересные люди – поэты Михаил Кузмин, Владимир Эльснер, художники Александр Осмеркин, Казимир Малевич, Марк Шагал, Натан Альтман.
В этот период Александр Вертинский совершает попытки заняться литературным трудом. В газете «Киевская неделя» появляются его рассказы – «Портрет», «Папиросы», «Весна», «Моя невеста», а в еженедельнике «Лукоморье» – рассказ «Красные бабочки». Молодой поэт пишет театральные рецензии на выступления крупных знаменитостей – Шаляпина, Вяльцевой, Вавича, Ансельми, Каринской, Руффо. Его имя становится известным в среде киевской творческой интеллигенции. Но жизнь вносит свои коррективы…
Свободное от литературных посиделок и работы время Вертинский коротал с богемной молодежью Подола в подвальном кабачке, закусывая дешевое вино таким же сыром. В приобретенном на толкучке подержанном фраке, всегда с живым цветком в петлице, презрительный и надменный, он сыпал заранее продуманными афоризмами и производил на окружающих впечатление большого оригинала. Хотя прекрасно понимал, что вечно так продолжаться не может.
Ему было тогда двадцать лет. В поисках хлеба насущного он продавал открытки, грузил арбузы на Днепре, работал корректором в типографии и был даже помощником бухгалтера в гостинице «Европейская», откуда его, правда, быстро выгнали «за неспособностью». Вертинский предпринимает первые попытки утвердиться на театральной сцене. Но все они кончаются крахом.
При всем снобизме Вертинского желания учиться у него было хоть отбавляй. ...
Скопив 25 рублей и подыскав компаньона с театральным гардеробчиком (без собственных костюмов в театры тогда статистов не брали), Вертинский подался в Москву….
В 1909 году Александр Вертинский переезжает в первопрестольную, стремясь найти себя и сделать карьеру, а она отнюдь, не встретила его пирогами и пышками — бедный провинциал оказался никому не нужен. Он играл в маленьких студиях и кружках небольшие роли, пытался поставить пьесу Блока «Балаганчик». Но постепенно Александр оброс знакомыми - такими же уверенными в своем будущем успехе молодыми людьми, начал понемногу играть в любительских спектаклях. На жизнь он зарабатывал тем, что учил началам актерского мастерства купеческих дочек...
Эта нищая, но веселая жизнь нравилась Александру — Москва в те предвоенные годы как будто жила в веселом чаду — театры, премьеры, рестораны, кафе - шантаны... Друзья Вертинского все молоды, талантливы, полны сил...
В начале 1912 –го, Александр Вертинский поступил в театр миниатюр М. А. Арцибушевой, где выступал с небольшими пародиями. Одной из первых работ Вертинского стал номер под названием «Танго»: балетная пара танцевала танго, а Вертинский, стоя у кулис, исполнял песенку-пародию на действие на сцене. Номер имел успех, и артист впервые увидел крошечную рецензию в прессе: полторы строчки в «Русском слове» и был несказанно рад…
В том же, 1912 году Вертинский снялся в первой своей кинороли. Он сыграл ангела в картине по рассказу Льва Толстого «Чем люди живы», которую снимал сын писателя Илья Львович. Трудностью в съемках было то, что в одном из эпизодов ангел голым падал в снег. Видный актер Иван Мозжухин, которому предназначалась эта роль первоначально, не захотел подобной перспективы. Вертинский вспоминал потом: - «За обедом Илья Толстой предложил эту роль Мозжухину, но тот со смехом отказался:
— Во-первых, во мне нет ничего «ангельского», а во-вторых, меня не устраивает получить воспаление легких, — ответил он.
Толстой предложил роль мне. Из молодечества и чтобы задеть Ивана, я согласился. Актеры смотрели на меня как на сумасшедшего. Их шуткам не было конца, но я презрительно отмалчивался, изображая из себя героя».
Далее Александр Вертинский успешно снимался, («Король без венца», «От рабства к воле», «Чем люди живы»), на съемочной площадке он подружился со звездой русского кино начала 20 века — Верой Холодной. Кстати, сценарий легендарной картины «Бал господень» был основан на стихотворении Вертинского.
Между прочим... мало кому известно, что Вера Холодная обязана своей стремительной кинематографической карьерой именно ему. Именно Вертинский первый разглядел демоническую красоту и талант актрисы в скромной, никому не известной жене прапорщика Холодного на кинофабрике Ханжонкова. Александр Вертинский угадал в ней будущую звезду русского экрана. Он был тайно влюблен в актрису и посвятил ей свои первые песни - «Маленький креольчик», «За кулисами», «Ваши пальцы пахнут ладаном».
В этот же период Александр Вертинский познакомился с Владимиром Маяковским и выступал в кафе футуристов вместе с ним, но футуризм оказал на творчество Вертинского слабое влияние. Мир футуристов, их философия и творческая позиция не были близки Вертинскому. На него большее влияние оказали поэзоконцерты Игоря Северянина…
В 1913 году он попытался исполнить свою мечту – поступить в Московский художественный театр, однако не был принят из-за дефекта дикции: экзамен принимал сам Константин Станиславский, и ему не понравилось, что молодой человек плохо выговаривает букву «р»…
Милые шутки и проказы вскоре закончились — началась война. Богемный юноша Вертинский добровольцем записался на фронт. Он служил в санитарном поезде, видел смерть и ужасы войны и сам получил небольшое ранение.
В его воспоминаниях есть такая история, что однажды, во сне, Господь Бог спросил: а кто это такой, поэт Вертинский? Ему отвечают: ну, как же, это Пьеро, он делал операции в поезде и сделал около 500 перевязок. Тогда Господь говорит: «Пускай столько же или больше отдастся ему аплодисментами»... «Когда я выходил на сцену, — я всегда себя спрашивал: уже закончился этот запас, который я должен получить за жизнь, или еще нет?»…
Но это все было еще только началом кровавой российской трагедии... Однако Вертинский еще не знал этого. Нахлебавшись сполна на войне, он демобилизовался, вернулся в Москву и начал приобретать свою славу, еще не догадываясь, какие трагедии ждут и его самого, и всю страну...
Хотя, возможно, он это и предчувствовал. Не случайно он выбрал образ грустного Пьеро, который исполняет свои странные, но удивительно прекрасные песни, которые все больше и больше нравились слушателям.
Вертинский вернулся в театр миниатюр Арцибушевой, но уже с собственным номером – «Ариетки Пьеро». На фоне черного занавеса в лунном луче прожектора на сцене появлялся высокий молодой человек. На его густо покрытом белилами лице резко выделялись ярко-красный рот, обведенные тушью большие глаза и печально вздернутые нарисованные брови. После вступления рояля этот странный юноша взмахивал руками и тихо начинал:
Я люблю Вас, моя сегоглазочка,
Золотая ошибка моя!
Вы — вечегняя жуткая сказочка,
Вы — цветок из кагтины Гойя…
Грустный Пьеро все чаще исполнял свои стихи, положенные им на музыку, тоже собственного сочинения: «Маленький креольчик», «Лиловый негр», «Минуточка», «Я сегодня смеюсь над собой», «За кулисами», «Дым без огня», «Панихида хрустальная», «Безноженка», «Бал господень», «Пес Дуглас», «О шести зеркалах», «Попугай Флобер», «Я маленькая балерина», «Кокаинетка»…
Со своими песенными программами Александр Вертинский очень часто посещал Петроград, где выступал в Петровском театре, в кабаре «Жар-птица», в «Бродячей собаке». Он очень любил этот город, даже имел мысль перебраться сюда…
Критика быстро отозвалась на растущий успех Вертинского.
Циклы его стихов рождались как «вариации на тему», для них характерно перенесение человеческих эмоций на неодушевленные предметы, использование экзотических названий и сравнений как попытка ослабить или же совершенно снять довлеющее ощущение материальности мира. При этом в своих стихах он стремился показать, что никем не понятый, одинокий человек беззащитен перед лицом огромного безжалостного мира. Именно поэтому песенки Вертинского оказались «впору любому», каждый мог увидеть в них себя. Он избавился от традиций русского романса, которые уже стали рутиной, и предложил эстраде другую песню, связанную с эстетикой новейших течений в искусстве и культуре, и, прежде всего, авторскую художественную песню.
Вертинскому удалось создать новый жанр, которого еще не было на русской эстраде. Привлекательным для публики был также особенный стиль Александра Николаевича, сценическая маска. С середины 1915 –го по конец 1917 – го артист выступал в гриме печального Пьеро. Казалось бы, белый Пьеро не годился для исполнения лирических и даже трагических песенок о любви, дружбе и смерти. Однако, для искусства серебряного века был характерен поиск маски, неповторимого образа в искусстве. Зритель шел «на маску», и ее стремились использовать самые разные деятели искусства: желтая кофта Маяковского, бархатная блуза и кудри Блока, экзотическая поза Северянина – все это поиск маски, уникального места в искусстве.
На выбор сценической маски Александра Вертинского оказала влияние поэзия Блока, которой Вертинский очень увлекался, в частности пьеса «Балаганчик» и цикл стихов «Маски». Хотя сам артист утверждал, что этот грим родился спонтанно, когда он и другие молодые санитары давали небольшие «домашние» концерты для раненых, и был необходим на сцене исключительно из-за сильного чувства неуверенности и растерянности перед переполненным залом. Эта маска помогала артисту входить в образ. Его Пьеро – комичный страдалец, наивный и восторженный, вечно грезящий о чем-то, печальный шут, в котором сквозь комичную манеру видны истинное страдание и истинное благородство. Вертинский с первых же мгновений своего появления на сцене уводил зрителей в свой призрачный мир. Впечатление дополняли умело созданные декорации и «лунный» свет.
Образ черного Пьеро появился позднее: мертвенно-белый грим на лице заменяла маска-домино, белый костюм Пьеро – совершенно черное одеяние, единственным белым пятном на котором выделялся шейный платок. Новый Пьеро стал в своих песенках ироничнее и язвительнее прежнего, поскольку утратил наивные грезы юности, разглядел будничную простоту и безучастность окружающего мира.
В 1916 году Александр Вертинский пользовался уже всероссийской популярностью. К 1917 –му артист объехал почти все крупные города Российской империи, где выступал с неизменным успехом. В этот период он отказался от маски Пьеро и начал выступать в концертном фраке, в котором выступал всю жизнь, никогда не отступая от этого сценического костюма, ставшего тоже своеобразной маской.
Так певец без выдающихся вокальных данных, композитор, не знавший нотной грамоты, актер с дефектом дикции стал всероссийским кумиром. Издательство «Прогрессивные новости» Б. Андржеевского огромными тиражами выпускало «Песенки Вертинского», которые впечатлительные курсистки развозили по всей стране.
Гастроли и бенефисы… от восторженной и возмущенной публики нередко приходилось спасаться через черный ход. Посыпались приглашения в кино. Популярность Вертинского была столь велика, что в феврале 1917 года Александра Керенского называли «печальным Пьеро российской революции»…
Как и подавляющее большинство представителей русской интеллигенции, Вертинский связывал с Февральской революцией опьяняющие надежды на обновление и очищение. Октябрьский переворот заставил протрезветь. Под впечатлением гибели киевских и московских студентов и юнкеров, убитых большевиками, Вертинский написал знаменитых «Юнкеров»:
Я не знаю, зачем и кому это нужно,
Кто послал их на смерть недрожавшей рукой,
Только так беспощадно, так зло и ненужно
Опустили их в вечный покой…
Песня стала настоящим белогвардейским гимном — с нею шли в бой и умирали русские офицеры и юнкера…
Существует легенда, что Вертинского вызывали в ЧК для дачи объяснений по поводу контрреволюционной песни. Артист возмутился: «Но вы же не можете запретить мне их жалеть!» И в ответ услышал: «Дышать запретим, если потребуется»…
Как и многие эпизоды из жизни Вертинского, допрос в ЧК не имеет документальных подтверждений. Тем не менее, факт остается фактом: вслед за отступающей белой армией, как и многие российские артисты, Вертинский подался на юг, где все еще верили в счастливую развязку и мучились тяжелым предчувствием, что ее никогда не будет…
После революции Вертинский правдами и неправдами отправился на южные гастроли. В 1920 году на пароходе «Великий князь Александр Михайлович», увозящем барона Врангеля, Вертинский покинул Россию, отправившись в добровольное изгнание на 23 года…
Его одиссея началась с Константинополя, где он пел разноязыким эмигрантам цыганские романсы и раздобыл греческий паспорт на имя Александра Вертидиса. Закружилась круговерть авантюр, лиц, городов, стран. Румыния, Польша, Германия, Австрия, Венгрия, Палестина, Египет, Ливия, Франция, США… Выступления в ресторанах и кабаках — между горячим и десертом, в мюзик-холлах и фешенебельных отелях — для королей Густава Шведского, Альфонса Испанского, принца Уэльского, для Вандербильтов и Ротшильдов…
В Бессарабии его арестовали по обвинению в просоветской пропаганде песней «В степи молдаванской» — в особенности строками:
«О, как сладко, как больно сквозь слезы -
Хоть взглянуть на родную страну…»
Естественно, в деятельности Вертинского усмотрели происки НКВД. С тех пор слава чекистского агента бросает тень на его репутацию по сей день — как будто агент НКВД не может быть великим артистом…
Интересно, что Вертинский, один из немногих российских певцов, был популярен не только у своих соотечественников, но и среди иностранцев, хотя все свои песни он исполнял исключительно на русском языке (исключение делал лишь для любимой Франции, где исполнял несколько своих песенок по-французски)..
Такой успех, естественно, приносил доход Вертинскому, но счастливым он себя не чувствовал. У певца давно уже началась тоска по родине, и появились мысли о возвращении в Россию. Позже он писал о своей эмиграции: «Что меня толкнуло на это? Я ненавидел советскую власть? О нет! Советская власть мне ничего дурного не сделала. Я был приверженцем какого-нибудь иного строя? Тоже нет. Убеждений у меня никаких в то время не было. Но что же тогда случилось?.. Очевидно, что это была просто глупость! Юношеская беспечность. Может быть, страсть к приключениям, к путешествиям, к новому, еще неизведанному. Все пальмы, все восходы, все закаты мира, всю экзотику далеких стран, все, что я видел, чем восхищался, — я отдаю за один самый пасмурный, самый дождливый и заплаканный день у себя на Родине».
Но родина вовсе не спешила принять обратно своего блудного сына. Несколько раз он обращался к советскому правительству с просьбой о возвращении, но каждый раз ему отказывали...
Вертинский тяжело переживал эти отказы и выражал свою тоску в песнях:
В вечерних ресторанах,
В парижских балаганах,
В дешевом электрическом раю
Всю ночь ломаю руки
От ярости и муки
И людям что-то жалобно пою...
Его основной аудиторией, конечно же, была русская эмиграция, для которой печальный Пьеро являлся не просто символом утраченной России, но, по выражению Шаляпина, «сказителем земли русской».
В начале 1920-х Вертинский снова просит разрешение вернуться — через советское консульство, через Анатолия Луначарского, возглавившего советскую делегацию в Берлине, — но неизменно получал отказ.
В конце 1935 года он приехал в Китай — в Шанхае и Харбине была довольно обширная русская община. В Шанхае артист дал двадцать аншлаговых концертов (даже Шаляпину здесь сумели организовать только два выступления), однако бесконечно петь для одной и той же аудитории невозможно, и Вертинский намеревался через какое-то время вернуться в Европу…
В 1937 году его вдруг пригласили в СССР — без всяких просьб со стороны артиста.
Что побудило Сталина позвать Вертинского? Рассказывали такую историю, что генералиссимус любил слушать ариетки Брата Пьеро в часы отдыха — особенно песню «В синем и далеком океане». Легенда приписывает также Сталину известную фразу: - «Дадим артисту Вертинскому спокойно дожить на Родине», произнесенную после того, как «отец всех народов» лично вычеркнул артиста из ждановского постановления, громившего Дмитрия Шостаковича и Сергея Прокофьева. Нравился Сталину Вертинский или нет, несомненно спорно, одно — возвращение «соловья белоэмиграции», мировой знаменитости было идеологически выгодно советскому режиму, тем более в 1943 году, когда открылся союзный фронт и в стране бродили оттепельные настроения.
Как бы там ни было, он писал в ту пору в одном из писем жене: «Я удостоился высокой чести - меня, единственного из всей эмиграции, Родина позвала к себе. Я не просился, не подавал никаких прошений, анкет и прочего. Я получил приглашение от ВЦИКа... Это приглашение было результатом просьбы комсомола! Ты поймешь мое волнение — дети моей Родины позвали меня к себе! Я разревелся в кабинете посла, когда меня вызвали в консульство и объявили об этом. Понимаешь, какое счастье петь перед родными людьми! На родном языке и в родной стране»…
А еще Вертинский всегда и всем говорил о том, что возвращается, чтобы «рассказать о страданиях эмиграции» и «помирить Родину с ней». «Шанхайская Тэффи» Наталия Ильина не преминула по этому поводу съязвить в автобиографическом романе «Возвращение». Ее герой - Джордж Эрмин (Георгий Еремин), подозрительно похожий на Вертинского, прочитав Конституцию СССР, перекрестился и изрек: «Я подумал, что же это — Китеж, воскресающий без нас!»
Ранним утром 4 ноября 1943 года на пароходе «Дайрен-Мару» Вертинский покинул Шанхай. С ним были его двадцатилетняя жена Лидия и ее мать, на руках он держал трехмесячную дочь Марианну. Необходимость содержать семью была не самой последней причиной переезда в СССР. Шла война, зверствовала инфляция, иностранные конторы в Китае закрывались, русские эмигранты спасались от японской оккупации. Выступать становилось все труднее. Вертинский пускался в рискованные финансовые авантюры, не имевшие успеха. Его самой удачной коммерческой операцией была закупка пяти бутылей водки накануне рождения ребенка. Продав их после повышения цен, Вертинский оплатил счета за услуги роддома…
Первым советским городом на их пути стала Чита. Стоял жуткий мороз, семью Вертинского поселили в гостинице, где практически не топили, а по стенам ползали клопы. А в местной филармонии артиста уже поджидала телеграмма из Москвы с распоряжением дать в Чите несколько концертов. Родина встречала блудного сына.
Шла война. Александр Николаевич начал гастролировать по стране, выступать на фронте и в госпиталях. Конечно, репертуар его отличался от песен предреволюционного Пьеро — в нем появилось много патриотических песен. Но и старые композиции находили живой отклик у слушателей. В популярнейшем советском фильме «Место встречи изменить нельзя» есть эпизод, показывающий, что песни Вертинского были очень популярны в СССР. Неустрашимый муровец Глеб Жеглов наигрывает на пианино для собственного удовольствия «Лилового негра»...
О его возвращении ходили анекдоты. В одном из них рассказывалось, как Вертинский, приехав в СССР, выходит из вагона с двумя чемоданами, ставит их, целует землю и смотрит вокруг: «Не узнаю тебя, Россия!» Обернувшись, обнаруживает, что чемоданов нет. «Узнаю тебя, Россия!» — восклицает артист. В другом повествовалось о приеме, устроенном в честь Вертинского «пролетарским графом» Алексеем Николаевичем Толстым. Гости долго томятся, ожидая, когда их пригласят к столу. Кто-то из присутствующих, оглядев собравшееся общество — граф Толстой, граф Игнатьев, митрополит Николай Крутицкий, Александр Вертинский, — спрашивает: «Кого ждем?» Остроумец-куплетист Смирнов-Сокольский отвечает: «Государя!»
Первой советской киноролью Вертинского стал кардинал Бирнч в фильме Михаила Калатозова «Заговор обреченных». Актер сыграл изысканного, сладкоречивого патриция со следами былого донжуанства. Так и должен выглядеть настоящий враг советского режима — образованный, воспитанный, обвораживающий своим лоском. Только такие и могут строить заговоры и вынашивать планы государственного переворота. Сталинская премия за роль кардинала свидетельствовала о высочайшем одобрении этой трактовки.
Такого же двуликого Януса Вертинский исполнил в помпезном фильме Сергея Юткевича «Великий воин Скандербег». Возможно, он играл бы маскирующихся иродов и дальше, если бы Исидор Анненский не предложил ему роль князя в экранизации чеховской «Анны на шее». Одним своим появлением на экране Вертинский, этот обломок царской России, воскрешал шик дворянских собраний и балов при дворе.
Положение «советского артиста» Вертинского было довольно странным. С одной стороны, явное благоволение властей: его с семьей поселили в «Метрополе», затем выделили квартиру в Москве, наградили высшей государственной премией. Правда, семья в течение трех лет обитала в «Метрополе» не от хорошей жизни. Съехать было просто некуда, потому что выделенная квартира находилась на первом этаже двухэтажного дома, на Хорошевском шоссе. Артист опасался поселяться в ней и с помощью сложных маневров обменял ее на квартиру на улице Горького, которая была в таком жутком состоянии, что нуждалась в капитальном ремонте. Опасения Вертинского, как выяснилось позже, были не напрасны — квартира на Хорошевском шоссе подверглась налету знаменитой «Черной кошки».
С другой стороны, из ста с лишним песен к исполнению было разрешено не более тридцати (авторство текстов Георгия Иванова и Николая Гумилева Вертинскому пришлось приписать себе), единственная прижизненная пластинка вышла в 1944 году, о концертах — ни строчки в прессе. «Я существую на правах публичного дома, — горько шутил Вертинский, — все ходят, но в обществе говорить об этом не принято».
Из эмиграции Вертинский вернулся практически с пустыми карманами, вскоре родилась вторая дочь, Настя. Гастрольбюро обеспечило артисту по 20–25 концертов в месяц по всей стране от Средней Азии до Дальнего Востока — в нетопленных, неприспособленных для выступлений залах с расстроенными роялями и пьяной публикой. Но концертная жизнь в европейских кабаках приучила его работать в любых условиях.
Платили Вертинскому по самому низкому тарифу, поскольку у него не было никаких званий. За концерт артист получал около 800 рублей, при этом его выступления всегда проходили при аншлагах и собирали десятки тысяч рублей. Приходилось соглашаться на все, давать левые концерты, выкручиваться, объясняться… Вместе с аккомпаниатором Михаилом Брохесом он вдоль и поперек исколесил всю страну по нескольку раз, дав около трех тысяч концертов. Написал два десятка стихов, работал над мемуарами, которые не успел закончить. 14 лет на Родине превратили бодрого, моложавого мужчину в глубокого старика…
… Александр Вертинский не хотел умереть дома, не желал, чтобы родные видели «кухню смерти». 19 мая он приехал на трехдневные гастроли в Ленинград. Его последний концерт прошёл 20 мая в Доме ветеранов сцены им. Савиной. На концерт была приглашена его сестра Надежда… 21 мая 1957 года Вертинский готовился к очередному концерту, был сдержан и немногословен. Он находился в своем 208-м номере «Астории», когда начался сердечный приступ. Лекарства под рукой не оказалось. Как выяснилось позже — оно бы уже не помогло. При вскрытии сосуды рассыпались, как хрупкое стекло…
Вот он в тени театральных кулис!
Разночинная, пестрая публика...
В завершающий раз он выходит на бис
И в газете прощальная рубрика.
Кто скитаний не знал, тот его не поймет,
Кто не плакал один на перроне вокзала
Никогда эту песню вот так не споет
Для последнего, полного, теплого зала…
Кто-то спросит: "Не лучше ли жить не горя?
Без скитаний, без мук и без слез о России?"
А в ответ рассмеется чужая заря,
ведь Россия без нас, как земля без Мессии.
Р.S. Однажды в интернете, мне на глаза попалась запись набросков речи Вертинского, которую он готовил к премьере фильма «Пламя гнева», снятом в 1955-м году на Киевской киностудии им. А. Довженко, где он сыграл две роли.
Привожу эти слова:
- «Мои дорогие земляки! Мои дорогие киевляне! Сегодня мне хочется сказать вам то, что не имеет прямого отношения к данному фильму и к моей работе над этими двумя ролями, которые я сыграл в картине «Пламя гнева», но что играет главную роль в моем появлении на экранах Украины – вообще. Дело в том, что я, как вам, вероятно, известно – украинец – по рождению, и к тому же киевлянин. Я родился, учился, воспитывался в этом чудесном, неповторимом городе. Я вырос на берегах Днепра, этой богатой, привольной, цветущей земли, которой нет равной в мире!
Я – киевлянин. Каждый камень этого города – я знаю. Каждый каштан на Крещатике – был при мне еще юношей, а теперь он высокий, кудрявый, раскидистый красавец-мужчина! И в ветвях его поют соловьи! Совсем не важно, как я сыграл свои роли в этом фильме! Не мне об этом судить! Но важно то, что сыграл я их на украинской земле. Вот этим я горжусь…
Во время пребывания в Киеве Вертинский, как бы предчувствуя, что жизнь его завершается, под влиянием нахлынувших чувств пишет стихотворение. В нем Александр Николаевич признается в любви родному городу – городу, который дал ему жизнь, городу, который принял его после стольких лет скитания, городу, который вернул его в детство:
Киев – Родина нежная,
Звучавшая мне во сне,
Юность моя мятежная,
Наконец ты вернулась мне!
Я готов целовать твои улицы,
Прижиматься к твоим площадям,
Я уже постарел, ссутулился,
Потерял уже счет годам…
А твои каштаны дремучие,
Паникадила весны –
Все цветут, как и прежде могучие,
Берегут мои детские сны.
Я хожу по родному городу,
Как по кладбищу юных дней,
Каждый камень я помню смолоду,
Каждый куст – вырастал при мне.
Здесь тогда торговали мороженным,
А налево – была каланча…
Пожалей меня,
Господи, Боже мой!..
Догорает моя свеча!..
|
|
